Мы решили рассказать о наиболее интересных картинах второй половины Одесского международного кинофестиваля.
Закончился пятый Одесский МКФ. Названы лучшие картины: в национальной программе золото получила печальная картина «Присмерк» Валентина Васяновича, в международном конкурсе жюри признало лучшей грузинскую ленту «Свидания вслепую» Левана Когуашвили, а зрители одарили гран-при ироничную израильскую «Мотивации ноль» Тальи Лави. А мы, грубо игнорируя рамки программ, публикуем наш обзор просто наиболее интересных картин второй половины фестиваля – о первой половине мы уже писали тут.
1. Зимняя спячка / Kış Uykusu, реж. Нури Бильге Джейлан, 2014 год (Турция, Франция, Германия)
Кадр из к/ф «Зимняя спячка», реж. Нури Бильге Джейлан
По сравнению, к примеру, с «Отчуждением», в этом фильме много текстуальности, что, по моему мнению, не играет на руку. Говорить о сюжете в «Зимней спячке» сложно – все изменения вокруг героев заключаются преимущественно в их диалогах. Молчаливые длительные вглядывания в горизонт в том же «Отчуждении» окончательно сменились в «Зимней спячке» прямыми озвучиваниями, высказываниями и обсуждениями. Некоторые диалоги хочется перечитать уже в самом сценарии, чтоб, возможно, уточнить оттенки их значений.
Главный герой фильма – Айдын, бывший актер, теперь хозяин прибыльного отеля. Вероятно, актерское прошлое – не случайно: граница между лицедейством и лицемерием здесь оказывается важной. В качестве хобби, Айдын ведет свою колонку в местной газете, где пишет заметки на любую интересующую его тему – чаще всего это морализаторство, граничащее с религиозной проповедью. Тем ни менее, это не отражается на его личных поступках: если возникает выбор, поселить ли в отеле иностранных туристов или же предоставить жилье на бесплатной основе для пострадавших от природного бедствия, Айдын без замедлений выберет первое. Вместе с ним в доме живет его молодая супруга Нигал, полностью посвящающая себя благотворительности, и сестра Некла, переживающая недавний развод.
Ранняя зима, снега еще нет, но воздух уже холодный. В машину, в которой едут Айдын и его друг Хидаят, вдруг попадает камень и разбивает окно. Вероятный хулиган – школьного возраста сын одного из тенантов, выпивохи и скандалиста Исмаила, задолжавшего Айдыну за аренду дома. Дальше – долгие диалоги, разворачивающиеся, как правило, под теплым светом настольной лампы, которые неспешно разрастаются в конфликты и через три часа приводят к простому монологу главного персонажа, звучащему закадровым голосом. При этом в картине сохраняется структура – три сюжетные линии или, вернее, три героя (Айдын, Нигал и Некла) образуют условные три части картины, в каждой из которых есть два ключевых диалога. В первой части – два диалога Айдына с сестрой Неклой; во второй – диалоги Нигал с супругом перед его отъездом и с Исмаилом, когда героиня решила финансово помочь его семье; в третьей – диалог Айдына во время пьянки в последней трети фильма и его финальный монолог. В сущности, все эти диалоги произрастают из одного общего конфликта – моральности и капиталистических отношений.
Картина Джейлана – это последовательное изображение несовместимости морального и капиталистического. Капитализм, по Джейлану, превращает религию в лицемерие (первая часть фильма), благотворительность в эгоистичное успокоение совести капиталистов (вторая часть), а любовь в конформизм (последняя часть). Причем Джейлан не ищет возможные выходы из такой ситуации: режиссер вырисовывает глубину капиталистических отношений, в которые впадают герои под наступающие холода и снегопады, и которые, собственно, и становятся той самой зимней спячкой. Ирония заключается в том, что единственным персонажем, способным разорвать узы капитализма, становится очевидно аморальный герой Исмаил – пьющий, неуравновешенный, безработный, не способный на компромиссы. В общем-то, в этой самой неспособности к компромиссам и открывается возможность противостоять капиталистическому обороту: отказавшись от благотворительных денег Нигал, Исмаил оказался единственным, кто не стал поддерживать ни лицемерную этику, прикрываемую религией, ни скрытый откуп от совести самой героини. Словом, именно Исмаил становится таким себе революционером в жижековском смысле.
Правда, все-таки Джейлан сохраняет, как мне кажется, надежду на то, что зимняя спячка рано или поздно закончится пробуждением – как только произойдет само осознание такого капиталистического холода. Поэтому последние кадры, в которых Айдын, наконец, усаживается за стол и набирает в вордовском документе название будущей книги «История турецкого театра», которую никак не мог написать столько времени (и вновь – неспроста именно театр), кажутся первым шагом к осмыслению героем себя и своих отношений с близкими и окружающими. А, значит, и началом пробуждения от зимней спячки.
2. Поле собак / Field of dogs, реж. Лех Маевски, 2014 год (Польша)
Кадр из к/ф «Поле собак», реж. Лех Маевски
Здесь, вновь, не избежать разговора о текстуальности. В первых кадрах картины – цитата из «Божественной комедии» Данте. Далее – столь же божественной красоты завораживающие кадры: между церковными скамьями медленно ступает ангел, у одной из лав покрывает своим крылом бездыханное тело девушки, чье лицо скрыто в волосах, затем к ней опускается юноша, бережно поднимает и уносит из храма, а поодаль их сопровождает тот же ангел…
Эта картина – столь же печальна, сколь красива. Цитаты из Данте, отсылки к Хайдеггеру «Бытие и время», прямо вложенные в уста героев, масштабные параллели с трагедиями, через которые пришлось пройти Польше – наводнения, крушение самолета под Смоленском… Это все – изящные мазки, позволяющие опосредованно говорить о том, что прямому высказыванию не подлежит. О горе потери, горе смерти. О том, что есть жизнь, что есть бытие? Что есть небытие? Первая половина картины полна диалогов, изобилующих различными цитатами и отсылками, ключевыми для фильма. Порой такой текстуальности становится чрезмерно много, вплоть до некой прямолинейности: например, сцена в доме у тети героя кажется слегка излишней за счет того, что персонаж Эльжбеты Окупськой прямо проговаривает причины гибели возлюбленной главного героя, о которых становится ясно и до этого.
Но ближе к концу работа становится практически безмолвной, образы обретают свои исключительно кинематографические формы – подвластные только языку кино. Иронично и, в то же время, восхитительно сморится сцена в супермаркете, когда отец героя, одетый в строгий костюм, становится за плуг, в который запряжены два мощных вола, и вспахивает кафельный пол между витринами с продуктами. В связи с устойчивыми отсылками к Хайдеггеру, звучащими в начале картины, всплывает ассоциация с самим философом, с его нелюбовью к городу, интересу к крестьянскому быту и «интимной близости» к вещам, как пути к «истокам» (вспомнить хотя бы одну из самых известных фотографий – Хайдеггер в брюках, белой рубашке, галстуке и вязаном жакете набирает воду у колодца в лесу)…
Тот же храм. Внутри – несколько человек. Мгновение – и из-под купола на алтарь хлынет вода, постепенно заливая костел. «Поле собак» — безусловно, эпитафия. Найти силы жить дальше после гибели самых дорогих людей, найти силы не убегать в сны не поможет ни один теоретик, ни один проповедник или советчик. Только тот, кто так же «оказался в сумрачном лесу», может безмолвно понять. Лучшая картина международного конкурса фестиваля для меня лично.
3. Я – не он / Ben O Değilim, реж. Тайфун Пирселимоглу, 2013 год (Турция, Франция, Греция, Германия)
Кадр из к/ф «Я — не он», реж. Тайфун Пирселимоглу
В сущности, простая, но интересная картина. Циклично выстроенная неспешная история, в которой поверхностная тема раздвоения личности оборачивается сопряженным вопросом идентичности. Разобраться до конца «кто я?» оказывается невозможно. Майк в «Мой личный штат Айдахо» Ван Сента никак не мог добраться, собственно, до его Айдахо – в конечном итоге, его путь начался заново. Главный герой картины Пирселимоглу, скромный работник столовой Нихат, обречен вращаться в круговороте собственных идентификаций, каждый раз, вновь, оказываясь в тюрьме. От банальной истории о двойнике, так или иначе завладевающем жизнью героя, картину Пирселимоглу отличает то, что в таком же вихре самоопределений оказывается и спутница Нихата Айше. Нет одного конкретного Я – есть множество Я. И, напротив, нет бесконечного множества Я – есть некое ядро Я, структурированное реальной нехваткой, потребностью в Другом. Классический лакановский расщепленный субъект.
